Андрей Левченко «Я всегда говорил – нас победят не по понятиям, а экономикой» (Часть 1)

На самом деле, первый этап «Вагонки» совпал примерно со «Студией 54» в Нью-Йорке (легендарный клуб, ставший флагманом диско своей поры, где тусовались Энди Уорхол, Мик Джаггер, Джон Траволта и другие звёзды первой величины. – Прим. ред.). Они открылись в один год и примерно в один год закрылись – и оба закрылись по криминальным делам. Только «Студия 54» из-за наркотиков и неуплаты налогов, а «Вагонка» - из-за «незаконной предпринимательской деятельности».

Был какой-то момент, когда «Вагонка» год или два не работала. Но это время, которого я не помню. Я был маленький, и это не моя история. Моя история началась на «Вагонке» где-то в 1986 году.

Конечно, я был несколько раз до армии. В 1984 году я ушёл служить, но в то время я уже жил параллельной жизнью. Молодой, мне было 16 лет, но я уже умудрился провести дискотеку для выпускников, учась в 9-м классе. «Вагонка» тогда считалась элитным местом, а мы были сопляками, которым было на «Вагонку» не попасть. Мы тусовались на дискотеке в Малом переулке и в ДКР. Потом я попал в Банкетный зал на Горького – была в то время там такая «стекляшка», и мой первый, скажем так, опыт открытия клуба произошёл именно там.

Нет, тогда не было ни ночных ресторанов, ни ночных клубов. Они появились только в перестроечное время. В 23 часа всё заканчивалось, и люди ехали на последнем трамвае по домам. Позже появился этап «у кого видик, тот король» - ехали к кому-то на флэт зависать и смотреть видеокассеты, но это тоже всё было уже в конце 80-х. И «Вагонка» начала работать как ночной клуб только в 90-х годах. Даже я работал диджеем в 1986 году до 23 часов.

Мы слышали про дискотеки. Диско тогда было модным, «Дэдди кул» и тому подобное, где все весёлые в блёстках танцевали, и мы об этом знали. У нас в то время вообще не было музыки. Первый альбом Duran Duran «Rio» чуваки из Минска привозили, мы перезаписывали друг у друга.

В то время существовали настоящие меломаны, у которых вся информация была в голове. Они знали всё, ценились, были как компьютеры и «Википедия» вместе взятые. Я даже не знаю, откуда они узнавали всё о музыке. А мы были дискжокеи-веселушки. Честно скажу, я даже не особо разбирался в музыке, для меня главное - атмосфера. Естественно, мы любили веселиться, стиль «диско» и Boney M. А меломаны слушали серьёзную музыку.

Там нужно было показывать информационно-аналитические слайд-шоу. Наши рассказывали про группу Tangerine Dream – показывали слайды, ставили пластинки, рассказывали с серьёзным видом про группу, даже что-то выиграли. Благодаря таким конкурсам люди делились информацией. Кто-то приходил, смотрел на эту программу, думал: «Ни фига себе, какая интересная группа», и начинал ей интересоваться. По понедельникам на «Вагонке» происходили тематические вечера, где сначала в течение часа тебя знакомили с определенным направлением музыки, а потом были танцы.

Нет. Со мной пришла новая команда, от старой никого не осталось. Это было смутное время, менялась не только «Вагонка», но и вообще люди. Смута закончилась в начале 90-х, и клуб приобрёл свои очертания, близкие к нынешним.

Во-первых, стала разрешённой предпринимательская деятельность. До неё мы находились в штате ДК. А тут мы перешли на рыночные отношения, взяв часть помещений в аренду. Мы стали делать то, за что ранее посадили Персица (Александр Персиц - первый руководитель «Вагонки». - Прим. ред.) в 1980 году.

В первую очередь, для меня «Вагонка» в то время – это Хохол (Игорь Коваленко. – Прим. ред.), Сергей Смирнов и я. Мы олицетворяли «Вагонку». А музыкальный формат менялся и в то время, и позже – с Санычем, Женей Лебедевым, Андреем Ермаковым, Марком Борозной, Вадимом Снегирёвым и так далее. Тот же Хохол не был в управлении, он стоял на входе, продавал билеты, работал в баре, но это была личность! Его знали все, потому что принцип, когда клиент всегда прав, с ним не работал (смеется). Сергей Смирнов тоже был в чём-то демонической фигурой и потрясающей личностью.

Мне кажется, да. Она стала местом довольно демократичным, и мне даже кажется, что мы находились в андеграунде. Потому что мы даже в самое тяжёлое время в 90-х долго гнули свою линию – ни в коем случае не ставили русскую музыку.

Как ты считаешь, сидящий за столиком, царствие ему небесное, Олди (Сергей Белоусов, лидер первой советской регги-группы «Комитет Охраны Тепла». - Прим. ред.), забивающий и раскуривающий косяк, – это достаточно неформально?

Мы уже в то время не путали божий дар с яичницей. Кого ты в деревне можешь не пустить? Те, кого не хотелось пускать, могли и рыло набить.

Может, мы и не хотели пускать бандитов, которые к нам приходили, но как можно было это сделать? Но они хотя бы в «тапера» не стреляли.

Да всегда. «Вагонка» была модной… даже не то что модной, а других клубов-то по сути не было. Потом уже они сами себе открыли клубы, и мы им стали не нужны. Пришло такое время. Они ведь тоже параллельно с нами занялись коммерческой деятельностью.

Поначалу были местные «Кулибины», даже в 1993 году всё ещё было очень скромно. Мы даже зеркальные шары сами клеили – кололи глобусы и обклеивали их. До начала 90-х мы были наёмными диджеями и не тратили деньги, но поехать в Польшу и привезти оборудование – такого ещё не было. Но даже при этом на общем безрыбье мы были ещё теми красавцами – сетки с гирляндами висели, уже круто!

Очень хорошо рулить, когда всё на подъёме. На спаде рулить – очень плохо. Когда мы перешли на коммерческую деятельность, нас пёрло и были деньги. Люди покупали билеты и заполняли зал – по 500 человек приходило просто на дискотеку. Пятница-суббота – битком, чего ещё надо-то?

На первом этапе очень помог мой большой друг Александр Волков (калининградский теннисист, в 1993 году - № 14 в мировом рейтинге и победитель турнира Большого шлема. – Прим. ред.). Я пришёл к нему, и он дал мне кредит, на который мы закупили в Германии оборудование для клуба. Часть этой техники до сих пор используется в клубе. Для нас это было событие, мы себя очень крутыми ощущали.

Это было уже время первых поездок в Европу. Мы ездили в Берлин, смотрели, как клубы работают, часто были в Tresor (один из самых известных берлинских техно-клубов, впервые открывшийся в 1991 году и работающий до сих пор. – Прим. ред.).

Это опять же признак деревни. Нужно понимать, что мы тут все повязаны друг с другом, но при этом мы сами никогда не были бандитами. За нами не стояли большие деньги, мы искренне любили то, что делаем. Мы были «таперами», в которых на Диком Западе просили не стрелять. Почему? Потому что он играет для людей! Вот и мы играли в том числе и для них.

Я как был диджеем, так им и остался. Конечно, в клубе были конфликты, эпизоды хулиганства, драки, но они были и есть везде. Однако при этом я всегда говорил Хохлу, когда он возмущался подобным: «Как я могу навести порядок, если для этих людей я не авторитет? Я диджей». Позже появились клубные деятели, случайные в этом бизнесе люди, которые всех считали лохами. Но я ведь, наоборот, всех любил, я же артист.

Да такое было постоянно, кирпичами кидались. Была как-то разборка каких-то ростовских бандитов с очень серьезной дракой. 90-е годы были лихими, но мы в них выстояли. И да, Шуфутинского мы никогда не ставили!

Мы и сформулировали. «Вагонка» понимала: единственное, что может нас удержать в этой ситуации, – это музыка. «Вагонка» всегда была оплотом хорошего вкуса и западной музыки. У тебя может вкуса и не быть, но переходить на блатняк ни в коем случае нельзя. Конечно, к нам приходили определённые, скажем так, пацаны, которые просили поставить Михаила Шуфутинского. Они пытались решать вопросы по понятиям, но в целом у их компании было хорошее отношение к нам. И с определёнными вопросами авторитетные в подобных кругах персоны нам помогали и некоторые вещи улаживали. Эти авторитеты были нормальными людьми, не то что некоторые их бойцы. Было такое, что эти приходили с кассетами, а я отмазывался, что у нас нет кассетных магнитофонов. Тогда они записывали свой блатняк на диск и с ним приходили. Я все равно наотрез отказался ставить. Начиналось: «Чё такое, пойдем поговорим!» И мы шли на кухню, где я говорил: «Не буду ставить. Что хочешь со мной делай, но не буду, хоть режь!» И он смотрел на меня и говорил: «Ладно, прости, больше не буду». Мы понимали друг друга.

Но я всегда говорил: «Нас победят не по понятиям, а экономикой». Она нас победила, и сейчас мы крутим русскую музыку. А тогда можно было позволить себе принципы.